которое в себе открыли, так как это – самоубийство.
Мы говорили и о том, что в каждом из нас глубоко, под множеством различных наслоений спрятан образ Божий – он не исчезает никогда, даже в смертный час. Наоборот, в человеке, стоящем перед смертью и как будто бы потерявшем все, этот глубинный и иногда – сияющий образ Божий проявляется особенно ясно. Его не может убить в нас никто и ничто: ни злоба, ни плохая жизнь, ни серьезная болезнь, ни ненависть, ни одиночество – никто и ничто, и это очень важно осознавать.
Каждый из нас уникален, и в этом кроется смысл жизни. Каждый любим Богом неповторимо, любим навсегда. Каждый для Него свой. Владыка Антоний однажды сказал мне: «В основе всех проблем, с которыми люди ко мне приходят, лежит неверие в себя». В этой связи мы говорили, что прежде всего должны научиться верить в себя. И особенно мы, христиане: ведь нам дано на своем опыте постичь, что мы созданы Богом, Его любовью. Созданы, чтобы жить с Ним, зная, что о всяком человеке у Него имеется уникальный замысел. Господь готов в любой миг войти к любому из нас, чтобы быть с нами: Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною (Откр. 3: 20). Более того, мы знаем: Господь радуется, когда мы желаем быть с Ним, стать в Нем едины и жить по Его замыслу о каждом из нас.
Верить в себя, потому что я безусловно любим Богом, становится чрезвычайно важно во время тяжелой болезни, когда человек вынужден пересмотреть свою жизнь и найти свое отношение к вставшему перед ним страданию.
Я неоднократно подчеркивала, что Христос воскрес подлинно, воскрес воистину. Если Его Воскресение не стало для нас реальностью нашей повседневной жизни, то мы никогда не сможем сколь-нибудь существенно помочь людям, находящимся на пороге смерти. Не сможем, потому что останемся на их уровне: мы будем бояться, что смерть – это абсолютный конец жизни, после которого ничего нет. Даже если на интеллектуальном уровне мы прекрасно знаем катехизис, но изнутри, опытно, не знаем, что Христос воскрес, мы никогда никому не сможем помочь.
Мы также говорили, что Господь для нас прежде всего Друг, Спаситель и только потом – Судья. Но раз это так, то мы должны относиться к Нему с не меньшим чувством, чем ко всякому другу. Такое отношение очень важно, когда мы находимся с умирающими или с людьми, которые переживают серьезный жизненный кризис. Ведь они очень часто задают вопрос: «Почему? Зачем? За что? За что Господь меня так наказывает?» Тогда можно спросить: «В какого Бога вы веруете?» – так как в их крике души слышится убеждение, что Бог не Друг, а Судья или даже жестокий каратель.
Еще мы много говорили о встрече с собой, Богом и другим человеком. Я уверена: во встрече друг с другом важнее всего, что именно мы излучаем, без слов передавая то, чем наполнены наши души и сердца. Я работаю с тяжелобольными людьми уже много лет и на своем опыте могу подтвердить, насколько важно при общении с ними наше внутреннее содержание. Во время тяжелой болезни люди часто становятся более чуткими, способными считывать внутреннее состояние собеседника по языку тела и другим невербальным проявлениям. И перед нами встает серьезный вопрос: способствуем ли мы нашей настоящей встрече с человеком или нет? Иными словами, эта встреча происходит благодаря нам в глубине сердца – или она мимолетна и поверхностна? Не мешаем ли мы встрече тем, что сами еще не способны пребывать достаточно глубоко внутри себя в безмолвии?
Подлинная встреча с человеком, особенно когда он в кризисе, невозможна, пока у нас самих еще есть свои страхи и защиты. Мы не встречаемся с ним, потому что сами боимся. А если встречи не происходит, то последствия самые серьезные: все симптомы у больного (физические, душевные и духовные) могут усилиться. Он остается один на один с собой, со своим горем, болью, страданием и одиночеством. Мы лишь ухудшаем положение дел… Верно сказал Христос: Вы взяли ключ разумения: сами не вошли, и входящим воспрепятствовали (Лк. 11: 52). Надо отчетливо понимать: претендуя на то, чтобы помочь человеку, мы берем на себя огромную ответственность, особенно если называем себя христианами.
Встреча с другим может состояться, только когда мы сами – настоящие, искренние и принимаем каждого человека безусловно, безо всякого осуждения. Но быть такими в обыденной нашей жизни нам наряду со страхами может сильно мешать наша неуверенность в том, как вести себя перед лицом горя, страдания и смерти – своей собственной и других людей. Я часто слышу вопрос: «Как правильно себя вести?» Но ведь желание получить «рецепт» «правильного» поведения как раз и является защитой. Суть не в «рецепте», а в сердце: только оно может подсказать самое верное поведение в зависимости от каждой конкретной уникальной ситуации. Не надо бояться, требуется только одно: быть самим собой – и это, на мой взгляд, единственный «рецепт».
Бывает, что от страха и чувства неловкости мы избегаем встречи с людьми, которые находятся в серьезном кризисе, особенно с теми, кто стоят перед неизлечимой болезнью или смертью. Или – что, возможно, еще хуже – мы делаемся «добренькими», все знаем, все понимаем и даем совершенно неуместные советы. Они обычно усугубляют боль: «Никто меня не понимает, я один» – вот что чувствует человек в этом случае.
Владыка рассказывал эпизод из своей жизни: бабушке, которая только что потеряла четырехлетнего внука, кто-то сказал: «Я так вас понимаю!» И она ответила с гневом: «Что вы можете тут понимать?! Ведь внуков у вас нет! Вы же даже не отец!»
Владыка Антоний считал, что умение сострадать зависит от нашей готовности впустить в свое сердце горе другого человека и прочувствовать своей собственной болью, насколько ему плохо:
«И вот, чтобы воспитать свое сердце живым, надо очень остро поставить перед собой вопрос: готов ли я допустить в свое сердце любое страдание? Готов ли сострадать всякому человеку, которому больно, которому страшно, которому холодно, голодно, который ранен жизнью каким бы то ни было образом? Готов ли я сострадать, не разбираясь, прав он или виноват, а ставя лишь один вопрос: страдает человек или нет? И вместе с тем – отзываясь на это страдание всем состраданием, на которое мы способны и которое, если мы только даем ему волю,
